Михаил, насвистывая, застегнул молнию на чемодане. Я наблюдала за ним из дверного проёма спальни со слабой улыбкой, не доходившей до глаз.
«Не волнуйся, Анна», — пробормотал он, поправляя воротник. — «Всего три дня в Екатеринбурге. Я скоро вернусь».
Я кивнула, но в груди всё сжалось.
Он подошёл, поцеловал меня в щёку и сказал: «Пожалуйста, составь компанию отцу. Он волнуется, когда меня нет. Развлеки его, хорошо?»
«Конечно», — сказала я с застывшей улыбкой.
Я ничего не говорила, но каждый раз, когда Михаил уезжал, дом менялся. Тишина становилась глубже. Казалось, тени в углах сгущались.
Именно тогда мой свёкор, Пётр Сергеевич, обычно звал меня в свой кабинет для странного разговора.
Поначалу всё было безобидно.
«Анна», — звал он, и его голос звучал сухо и строго.
Я входила в кабинет и находила его в обычном кресле под жёлтым светом лампы, в воздухе пахло старым деревом и табаком. Он спрашивал об ужине — добавила ли я лимон в запечённую рыбу или заперла ли заднюю дверь.
Но в последнее время его тон изменился. Он перестал спрашивать о еде. Он начал спрашивать о желании уехать.
«Анна, — спросил он меня однажды вечером, — вы когда-нибудь думали о переезде? Просто уехать из этого дома?»
Я моргнула. «Нет, Пётр Сергеевич. Мы с Михаилом счастливы здесь».
Он медленно кивнул, но его глаза, казалось, смотрели сквозь меня.
В другой вечер он пробормотал, вертя на пальце серебряное кольцо: «Не верьте всему, что видите».
А однажды, когда я закрывала шторы, он бросил из своего кресла: «Остерегайтесь того, что прячется в углах».
Эти замечания леденили мне кровь больше, чем хотелось бы признавать. Он постоянно посматривал на запертый старинный шкаф в углу, с резными ножками и потускневшими ручками. До сих пор он всегда был лишь фоном. Но теперь казалось, будто он наблюдает за мной.
Однажды ночью я услышала тихий щелчок. Металл о металл. Звук доносился из шкафа. Я прижалась к нему ухом. Тишина.
«Старый дом оседает», — заверила я себя. Но ощущение не проходило.
После того как Пётр Сергеевич ушёл спать, я на цыпочках пробралась в кабинет с фонариком. Я опустилась на колени перед шкафом и коснулась замка. Старый, ржавый замок. Пульс стучал в ушах. Я достала из волос заколку-невидимку и принялась за работу.
Щёлк.
Дверца со скрипом отворилась, открыв взору небольшую деревянную шкатулку. Помедлив, я достала её, поставила на ковёр и открыла крышку.
Внутри были письма. Десятки. Старые, пожелтевшие, перевязанные голубой ленточкой. Под ними — чёрно-белая фотография.
«Ох», — выдохнула я.
Женщина на фото была поразительно похожа на меня. Та же форма глаз. Тот же нос. Та же неуверенная улыбка. Я узнала её ещё до того, как прочитала имя.
Эвелина.
Моя мать. Та, которую я почти не помнила. Та, что умерла, когда мне было два года.
Я осторожно развернула письма. Элегантный, дрожащий почерк был адресован Петру Сергеевичу. Каждая строчка была пронизана тоской, болью и тайнами.
«Когда я закрываю глаза ночью, я вижу тебя…»
«Он снова уехал. Мне больно скучать по тебе, но я скучаю».
«Если я умру, обещай, что защитишь её».
Мои руки дрожали. Я чувствовала, как рушится моё представление о себе. Это были не просто любовные письма. Это были мольбы.
Последнее письмо было коротким: «Защити её. Даже если она никогда не узнает».
Я снова посмотрела на фото. Моя мать, печальная и прекрасная, смотрела на меня.
Ноги подкосились. Я просидела так несколько часов. Поднявшись, я поняла, что должна задать вопросы единственному человеку, который мог сказать мне правду.
«Пётр Сергеевич, — сказала я на следующее утро, сжимая фотографию, — вы знали мою мать».
Он поднял взгляд от своей чашки. Увидев фото, он изменился в лице. Дрожащей рукой он осторожно поставил чашку.
«Я надеялся, ты никогда этого не найдёшь», — хрипло пробормотал он.
Я села напротив него. «Мне нужно знать».
Он посмотрел на меня блестящими от слёз глазами. «Анна… Я не только твой свёкор».
Нас окутала тишина.
«Я твой биологический отец».
Моё сердце остановилось.
«Я был молод. Мы с Эвелиной полюбили друг друга, но её семья заставила её выйти замуж за другого. За кого-то богаче. Более подходящего». Он с трудом сглотнул. «У неё родилась ты, и когда она умерла… я не мог позволить им забрать тебя. Я не мог вынести мысли, что ты будешь расти с чужими людьми, которые никогда не знали её любви. Поэтому я забрал тебя. Тайно. Я представился твоим дальним дядей. Система это приняла».
«А Михаил?» — дрожащим голосом спросила я.
На его лице появилась печальная улыбка. «Михаил… Мой сын Михаил мне не родной. Я усыновил его после смерти моей жены. Ему было пять лет. Я нашёл его в церковном приюте. Я чувствовал, что могу стать ему хорошим отцом. Может, это было эгоистично, но я не хотел быть один».
Нахлынули слёзы. «Значит, мы не?..»
«Нет. Михаил тебе не кровный родственник. Клянусь памятью Эвелины».
Дыхание вернулось ко мне, прерывистое и неуверенное. Одна ночь изменила всё, что я знала о своей жизни и семье. Но мой величайший страх — что я вышла замуж за родственника — развеялся. И всё же тайна причиняла глубокую боль.
Несколько дней я бродила по дому как привидение. Стены, которые я красила, кухня, где мы с Михаилом танцевали босиком, — всё казалось нереальным.
Я перечитывала письма Эвелины. Снова и снова последнюю строчку. «Даже если она никогда не узнает».
Но теперь я знала. И не могла нести это в одиночку.
Когда Михаил вернулся, я встретила его у порога. Мой голос и руки дрожали. «Мне нужно тебе кое-что рассказать», — сказала я.
Он молча слушал, пока я рассказывала ему о своей матери, о письмах, о Петре Сергеевиче и об усыновлении.
«Я не знаю, что это значит для нас, — закончила я. — Но я знала, что не могу это от тебя скрывать».
Михаил долго молчал. Затем он сел рядом, взял меня за руку и прошептал: «Ты — это Анна. И я по-прежнему люблю тебя. Это не изменилось».
Сегодня шкаф в кабинете не заперт. Шкатулка с письмами стоит на книжной полке, больше не храня в себе секретов.
Мой отец, Пётр Сергеевич, каждое утро мирно читает в зимнем саду. Иногда мы разговариваем. Иногда молчим. Теперь между нами покой. Не идеальный. Но правдивый.
А Михаил? По ночам он обнимает меня крепче. Словно зная, что наше прошлое было молчаливым, но наше будущее будет настоящим.
Иногда наши близкие окутаны тайнами. Но правда, сказанная с любовью, освобождает, а не разрушает.