Тот день, тот самый, последний день их общей жизни, врезался в память Карины острыми, как осколки стекла, осколками. Воздух в прихожей был густым и спертым, пахлым старыми обидами и кислым запахом несбывшихся надежд.
— Кому ты нужна будешь, а? — слова Артема висели в воздухе, тяжелые, ядовитые, каждое — будто отточенный нож, aimed прямо в самое уязвимое место. Он стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост, и смотрел на нее сверху вниз, и в его взгляде не было ничего, кроме привычной, уставшей презрительности. — Неухоженная. Вечно уставшая. Вечно недовольная. Ходишь тут в своем растянутом, как твоя жизнь, халате. Я-то себе быстро найду нормальную женщину. Цветущую, ухоженную, которая не будет ныть с утра до ночи. Об одном только жалею… Бесплатного парикмахера лишаюсь. А вот ты… ты лишаешься нормального мужчины. Кормильца. Отца своим же детям!
Карина не плакала. Слезы высохли много месяцев назад, оставив после себя лишь сухую, выжженную пустыню внутри. Она молча пнула ногой его наскоро набитый чемодан, отправив его с глухим стуком в сторону двери. Звук был таким же пустым и бессмысленным, как и все их последние разговоры.
— С детьми помогаешь, ага, — ее голос прозвучал тихо, но с той ледяной ясностью, от которой мурашки бегут по коже. — Раз в месяц на тренировку отвезти — это не помощь, Артем. Это галочка. Раз в полгода уроки проверить — это не отцовство. Это формальность. Давай, иди. Хватит. Иди и ищи свою цветущую. Своего нового парикмахера. И да пребудет с тобой счастье. Искренне.
Он хлопнул дверью. Грохот отозвался в тишине квартиры, будто похоронный колокол по чему-то окончательно умершему. И только тогда Карина позволила себе опуститься на пол в той самой темной прихожей, вжать ладони в холодный линолеум и задохнуться в беззвучном, надрывном крике, от которого сжималось сердце и по спине бежали ледяные мурашки. Не от боли расставания — от ужасающе громкого звенящего одиночества, которое пришло на смену.
Артем уже вторые сутки жил у приятеля, загостившегося в длительной командировке. Чужая квартира, пахнущая чужим табаком и одиночеством, давила на него. Но мысль о съемном жилье вызывала тошноту: ведь теперь придется выкладывать круглую сумму, да еще и этой… Карине… исправно отправлять деньги.
«На детей, конечно же, — язвительно усмехался он сам себе, рассекая тележкой пустые утренние ряды супермаркета. — Пойдет сейчас, на алименты мои, шубку себе купит. Нет, уж увольте. Лучше уж продуктами. Так хоть буду знать, что не на ее прихоти уходят мои кровные… Парикмахерша… А сама-то! Ходит, как облезлый кот. Привести себя в порядок не может. А какой красавицей была… Я ей завидовал, честное слово, завидовал, что у меня такая жена!»
Он так углубился в свои горькие и злые мысли, что не заметил женщину, вырулившую из-за-за угла рядов с бакалеей. Тележка с грохотом врезалась в незнакомку, заставив ее ахнуть и выронить из рук изящный металлический чемоданчик, блеснувший под люминесцентными лампами холодным серебристым блеском.
— Ой! Как больно! — ее голос был не визгливым, а мелодичным, даже в испуге. Она потерла лодыжку, на которой уже проступал багровый след. — Ай, синяк обеспечен! Что же вы так неаккуратно? Смотрите, все инструменты рассыпались…
Артем, бормоча смущенные извинения, бросился на колени, подбирая рассыпавшиеся по грязному полу странные предметы: профессиональные ножницы с филировочными зубцами, хромированную машинку для стрижки, флакончики с косметикой.
— Вы… вы парикмахер? — удивился он, подавая ей чемоданчик.
— И визажист, — поправила она его, и в уголках ее изумрудных глаз заплясали веселые искорки. Она была не просто красива. Она была сияющей. Идеально уложенные каштановые волосы, безупречный макияж, подчеркивающий соблазнительные губы и высокие скулы, элегантное пальто, ласково обнимающее стройную фигуру. Рядом с ней воздух словно начинал вибрировать иначе. — Специалист по красоте. Во всех ее проявлениях.
— Позвольте мне хоть как-то загладить вину, — заговорил Артем, внезапно почувствовав себя неуклюжим подростком. — Я уже все купил. Давайте я помогу вам донести сумки, провожу до дома. Хоть так…
Она внимательно посмотрела на него, будто сканируя, а затем кивнула, и на ее губах расцвела улыбка, от которой у Артема перехватило дыхание.
— Ладно, — сказала она. — Меня зовут Лика.
Те полчаса, что он шел рядом с ней, показались ему выходом из темного тоннеля прямо в яркий, залитый солнцем день. Он забыл о Карине, о детях, о злости, о деньгах, о съемной квартире. Он рассказывал ей смешные истории, а она звонко смеялась, и ее смех был похож на перезвон хрустальных колокольчиков. И самое невероятное — она сама предложила встретиться снова.
— Знаешь, Артем, у тебя беда с волосами, — с легкой, профессиональной критичностью в голосе заметила она, уже прощаясь у подъезда своего дома. — Тебе срочно к хорошему мастеру.
— Да я… как-то не с руки сейчас. Переехал в другой район, — смущенно пробормотал он.
— Вот как? Ну, это поправимо. Я принимаю и в салоне, и на дому. Вот, кстати, и мой дом. Спасибо, что проводил, мой неуклюжий джентльмен!
Он ушел от нее окрыленным. Его сердце билось часто-часто, как в восемнадцать лет.
— Ты посмотри, как она меня подстригла! — не мог удержаться от восторга Артем, вертясь перед зеркалом в офисе и ловя восхищенные взгляды коллег. — Я будто заново родился! А она сама… ты бы видел! Юбочка, каблучки, от нее так пахнет дорогим парфюмом и… счастьем. Вот она — настоящая женщина!
Он был очарован. Ослеплен. Он видел в Лике воплощение всего того, чего ему так не хватало: легкости, ухоженности, беспечности. Он искренне верил, что сама судьба, в награду за годы скучного брака, подарила ему эту роскошную женщину.
Их роман закрутился с скоростью урагана. Лика была идеальна: страстная, веселая, всегда безупречно выглядевшая. Она кормила его изысканными блюдами, которые, как она уверяла, готовила сама, и он, захлебываясь от восторга, верил каждому слову.
Через неделю он заехал к Карине, чтобы оставить обещанные продукты. Он поставил пакеты в темной, как и прежде, прихожей и уже хотел ретироваться, но ее голос остановил его.
— Знаешь, Артем, можешь больше эти макароны не носить, — сказала она ровно, без эмоций. — Если не хочешь давать деньги, оплати детям кружки. Им нужна летняя обувь, футболки. Можешь, кстати, в выходные забрать их, сводить по магазинам… Хотя чего я говорю? В суде разберемся.
— Хорошо, — неожиданно быстро согласился он. Деньгами было даже проще — меньше времени тратить. — Переведу. В выходные не смогу, дела. Важные. Заеду как-нибудь на неделе.
— Ничего другого я и не ожидала, — горько усмехнулась Карина. — Нашел себе кого-то, да? Поэтому и выходные заняты.
— Нашел, — с вызовом ответил Артем, пойманный на слабом. — Хорошую женщину нашел. И нового парикмахера. Два в одном. Как ты мне и напророчила.
— Да? — ее смех прозвучал невесело и колко. — А что это ты седой весь, раз у тебя теперь такая хорошая женщина? Смотри-ка, вся голова будто пеплом посыпана. А помнишь, ты все твердил, что женщины стареют быстрее? Ошибся, милый. У тебя лицо, как у печеного яблока. Месяц назад ничего этого не было!
Артем машинально взглянул на свое отражение в зеркале в прихожей. И ледяная дрожь пробежала по его спине. Как он раньше не замечал? Да, волосы… они и правда были густо усеяны сединой. И глубокие, резкие морщины легли у глаз и рта. Он будто за месяц постарел на десять лет. Неужели болезнь? Но он чувствовал себя… усталым. Очень усталым. И спина болела.
— Ты просто безрукая, лампочку вкрутить не можешь, вот в полумраке тебе и кажется, — буркнул он, стараясь сохранить браваду, и почти выбежал из квартиры.
Ему нужно было к Лике. Только ее свет, ее энергия могли развеять этот непонятный, неприятный холодок внутри.
— Лика, а давай съедемся? — Артем смотрел на нее умоляющими глазами, как преданный пес, ожидающий ласки. Она была вся в белом, собираясь на работу, и казалась ему ангелом, сошедшим с небес.
Она рассмеялась. Звонко, но как-то безжизненно.
— И куда мы съедемся, мой мальчик? Ты живешь на чужом диване. Предлагаешь мне переехать с тобой в съемную однушку? Начинать все с нуля?
— Я думал, может, к тебе… — неуверенно пробормотал он.
— Ко мне? О, нет, дорогой. Мое гнездышко — моя крепость. Я могу пригласить тебя погостить. Но не более. И знаешь, зачем нам быт? Эта духота из борщей, стирок, разбросанных носков и детских криков? Я этого не хочу. Я младше тебя, я еще хочу летать, а не ползать у кастрюль. Ой, давай-ка я тебе виски подравняю, — внезапно сменила она тему, доставая свою профессиональную машинку.
Он покорно подставил голову, а в душе зашевелилась червоточина сомнения. А так ли уж она идеальна? Так легко отмахнулась от его предложения… Почему? У нее есть кто-то еще? Или она видит его седину, его увядание, и он стал ей противен?
— Лика, ты не находишь, что я сильно изменился? Поседел? — тревожно спросил он.
— Есть немного. Может, к врачу сходить? Провериться? — она сказала это легко, будто речь шла о смене помады. — Хотя… ты ведь уже не юноша. Кстати, завтра мне шкаф новый привезут. Помнишь, я говорила? Будешь помогать собирать? Или закажу грузчиков?
— Я помогу, — тут же ответил он, хотя ноющая боль в спине стала его вечной спутницей. Он не мог отказать ей. Ни в чем. — Просто я думал… что у нас все серьезно. Что мы together…
— Все у нас серьезно, Артем, — она потрепала его по щеке, как ребенка. — Ладно, беги. Мне пора. Иди одной дорогой, я пойду другой. Хочу немного побыть наедине с собой.
Он вышел от нее с камнем на душе. Вместо того чтобы идти домой, он присел на скамейку в сквере напротив ее дома, за густыми ветками сирени, источающими дурманящий аромат. Он не знал, зачем это делает. Инстинкт? Ревность?
И вскоре его худшие подозрения подтвердились. К подъезду бесшумно подкатила дорогая иномарка. Через минуту вышла Лика — еще более прекрасная, чем полчаса назад, — и легко скользнула в пассажирское кресло. Машина тронулась и растворилась в потоке.
«Такси? — пытался он обмануть себя. — Зачем, если до метро пять минут пешком?»
Ледяная пустота стала заполнять его изнутри. Предательство. Обман. Все, во что он так слепо верил, рассыпалось в прах.
— Вот тебе и хорошая женщина! — прошипел он, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.
Он прождал до вечера. Терзаемый жгучей ревностью и обидой, он без звонка пришел к ней домой.
— Кто был тот мужчина в машине?! — его голос дрожал от сдержанной ярости, все его тело напряглось, как струна. — И не ври, что такси! Я не идиот, Лика!
Она взглянула на него сначала с удивлением, потом с раздражением.
— Ну конечно, такси! Имею я право? Каблуки высокие, туфли новые, в метре толкаться не хочу. И с какой стати ты мне вообще что-то предъявляешь? Ты мне кто? Муж?
— У нас отношения! Ты сама сказала, что все серьезно! А сама…
— Это было такси! — крикнула она. — Я уже объяснила! Да и вообще, я не работаю с двумя одновременно!
Она вдруг осеклась, широко раскрыв глаза, будто поймав себя на страшной оговорке. Артем замер, уставившись на нее. В квартире повисла звенящая, давящая тишина.
Лика медленно выдохнула, ее плечи опали. Вся ее напускная энергичность куда-то испарилась, сменившись странной, леденящей усталостью.
— А, черт с ним… — тихо сказала она, отводя взгляд. — Все равно ты мне не поверишь… да и кому поверят? Я проклята.
И она рассказала. Рассказала историю, от которой кровь стыла в жилах и по коже бежали леденящие мурашки.
Историю о том, как в юности она, наивная и глупая, поверила женатому мужчине. Как потом его жена, обезумевшая от горя, вцепилась в нее ногтями и вырвала клок волос, выкрикивая свое проклятие: «Будь ты проклята! Чужое счастье отняла — своего никогда не иметь! Ни один мужчина с тобой надолго не останется!»
Сначала Лика не верила. Забыла. Встретила любовь, вышла замуж. Через неделю муж погиб в аварии. Потом был другой. И снова трагедия. Только тогда до нее стало доходить. Она стала замечать, что мужчины, которые к ней приближались, начинали стремительно стареть, чахнуть, болеть. Проклятие не убивало их сразу, если отношения оставались поверхностными. Оно высасывало из них жизнь, силы, молодость, медленно, но верно.
— А потом… потом я нашла этому применение, — ее голос стал тверже, в нем появились металлические нотки. — Подруга рассказала про соседа, тирана и деспота, который издевался над женой и детьми. Я подстроила встречу. Влюбила его в себя. Он за два месяца превратился в развалину. Поседел, сгорбился. И… знаешь, он вернулся к жене. Ползал на коленях, умолял простить. И она простила.
Так родилась ее миссия. Ее «скотская работа», как она сама ее назвала. Она стала оружием возмездия для тех женщин, у которых не было других способов постоять за себя. Она находила таких «заблудших» мужей, вскручивала им голову, вытягивала из них всю их ядовитую энергию, заставляя их состариться и ослабеть душой и телом, а затем они, обессиленные и сломленные, возвращались к своим женам. И те, получив назад не прежнего тирана, а жалкую, поседевшую тень, часто прощали.
— Я смирилась, что настоящей любви у меня не будет. Да она мне и не нужна. Вы, мужчины, на первых порах все такие идеальные: дарите цветы, решаете проблемы, говорите комплименты. Конечно, при таком раскладе я просто не могу не цвести! Но я никогда не допускаю быта. Быт — это смерть для вас. А другие женщины… они попадают в эту ловушку. В кастрюльно-сковородочный ад, из которого их никто не собирается спасать. И тогда это уже их смерть.
Она посмотрела на него прямо, и в ее изумрудных глазах не было ни капли лжи или сожаления.
— Я, Артем, хорошая женщина. Просто работа у меня такая. Сама выбрала. Твоя Карина, кстати, мне написала. Сказала, что ты сильно сдал. И что с тебя хватит. Дальше разбирайтесь сами. А меня, уверена, скоро найдет очередная несчастная душа.
Она замолчала. Артем сидел, не в силах пошевелиться, с открытым от ужаса ртом. Его мир перевернулся, рассыпался и собрался заново в уродливую, пугающую картину. Его использовали. Его жизнь, его энергия стали разменной монетой в чужой игре. Предательство было настолько чудовищным и невероятным, что не укладывалось в голове. Он вспомнил свои упреки Карине, свои жалкие попытки казаться лучше… И этот холодный, расчетливый взгляд Лики.
— А что… что будет дальше? Со мной? — еле выдохнул он.
— Думаешь, наказаны могут быть только молодые? — она горько улыбнулась. — Когда все надоест, я, может, попробую снять это проклятие. Я изучала вопрос. Но не сейчас… Иди, Артем. Кстати, — она обвела пальцем его голову, — это немного восстановится. Не полностью. Но станет легче. Все. Уходи.
Дверь закрылась перед его носом с тихим щелчком. Он стоял на лестничной площадке, прислонившись лбом к холодному стеклу окна, и не мог сдвинуться с места. Внутри была лишь ледяная, всепоглощающая пустота.
А за дверью Лика подошла к окну, наблюдая, как он медленно, постаревшей походкой бредет прочь. На столе вибрировал ее телефон. Новое сообщение. Она взяла гаджет, и на ее губах снова появилась та самая, идеальная, безупречная и безжизненная улыбка. Она прочла вслух, обращаясь к тишине пустой квартиры:
— «Здравствуйте, Валерия. Мне вас очень рекомендовали. Говорили, что вы… очень понимающая женщина. Вы можете помочь мне? Мой муж…»
Она не стала читать дальше. Она положила телефон и пошла на кухню, чтобы заварить себе чаю. Очень горячего. Очень крепкого. Впереди была работа.