Тишина в доме была густой, как смола, и лишь треск дров в печи нарушал её тягучий ход. Анна Степановна, женщина с усталым, испещрённым морщинами лицом, следящим взглядом провожала сына, который молча укладывал в холщовый мешок последние вещи. Завтра — армия.
— Сыночек, Витя, ну скажи мне, что ты нашёл в этой… в этой вертихвостке? — не выдержала она, и голос её, сдавленный затаённой болью, сорвался на шёпот. — Она тебя ни в грош не ставит! Смотрит свысока, а у тебя все думки только о ней. Других-то девчонок на селе — хоть пруд пруди! Надька, к примеру, Ситникова… Умница, работящая, на тебя засматривается, а ты и внимания не обратишь. Словно свет клином сошёлся на одной Юльке.
Витя, высокий, широкоплечий парень с упрямым подбородком и добрыми, сейчас нахмуренными глазами, не обернулся. Его пальцы привычно затянули узел.
— Не нужна мне никакая Надька, мам. Всё решил. С самого детства её, Юльку, люблю. И если она за меня не пойдёт… Тогда уж и не женюсь вовсе. Зря язык треплёшь, успокойся.
— Да она тебя в обиду возьмёт, Витенька! Сердце моё чует! — всхлипнула мать. — Красива — да, что говорить, чертовка… Но холодная, ветреная. Ей бы в городе блистать, а не по нашему селу хвостом вилять.
Витя наконец повернулся. В его взгляде стояла непроницаемая, твёрдая стена.
— Всё. Тема закрыта.
В это же время в соседнем доме, пахнущем дешёвым парфюмом и юностью, зеркало отражало совсем другую картину. Юлька, завершая свой вечерний ритуал, наносила последние штрихи: подвела углём глаза, тщательно накрасила губы. Её образ, яркий и дерзкий, кричал о желании быть замеченной, пойманной, увезённой далеко-далеко отсюда.
— Юлька, ты куда так причепурилась? — раздался из кухни голос матери. — Опять на танцы? А после танцев — гульки до утра? Хоть бы Виктора позвала. Парень-то какой! Техникум заканчивает, не промах. Рабочих нанял, с отцом дом строит — говорит, для будущей жены. А сам-то на тебя одного смотрит, зациклился весь.
Юлька фыркнула, поворачиваясь перед зеркалом, любуясь своим отражением.
— Вахлак твой Виктор, каких свет не видел. «Дом строит»… Молодость даётся один раз, мама! Надо жить, веселиться, а он вкалывает, как вол, никуда не ходит, не дышит полной грудью. Молодость пройдёт — и вспомнить будет нечего. Не нужен он мне, слышишь? Ни под каким видом. Даже не намекай.
И, словно бабочка, порхнула из дома, оставив после себя лишь облако тревожного аромата.
Осень в тот год выдалась золотой и горькой. Виктор, получив диплом, получил и повестку. Родители устроили скромные, но душевные проводы. Пришла и Юлька с матерью — как ближайшие соседки.
Виктор, в новом, неудобно сидящем костюме, искал момент. Сердце колотилось где-то в горле. Он поймал Юльку в коридоре, застенчиво прижавшуюся к стене.
— Юль… — начал он, и голос вдруг предательски дрогнул. — Можно я… буду тебе письма писать? Все солдаты пишут… своим девушкам. А у меня… девушки нет. Может… согласишься быть моей? Хоть заочно?
Юлька посмотрела на него снисходительно, будто на милого, но надоевшего щенка. Подумала секунду.
— Ну, пиши. Если настроение будет — отвечу. Не будет — не обессудь. Ладно?
Этого было достаточно. Его лицо озарилось такой надеждой, таким сиянием, что Юлька на мгновение отвела глаза. Ей стало почти неловко.
Она какое-то время отвечала на его письма, выведенные аккуратным солдатским почерком. Но после школы рванула в город, поступать в педагогический. Серая сельская жизнь осталась за спиной вместе с наивными солдатскими посланиями. Переписка резко оборвалась.
Её мать лишь вздыхала, тайно надеясь, что дочь одумается, дождётся Виктора, осядет, а учиться можно и заочно — было бы желание. Но Юлька и слышать не хотела.
— Я окончу институт, выйду замуж за городского, интеллигентного! И никогда-никогда не вернусь в это зачуханное, богом забытое село! — кричала она в истерике, когда мать пыталась вставить слово за провинциального жениха.
Но судьба жестоко посмеялась над ней. Первый же экзамен — сочинение — она завалила с треском. Горькая ирония заключалась в том, что винить было некого. В их сельской школе учителей вечно не хватало. Русский и немецкий вёл один человек — немка Эльза Гильбертовна. Немецкий она знала в совершенстве, а русский — с трудом. Юлька, как и большинство её одноклассников, не знала как следует ни того, ни другого.
Но Юлька не умела долго печалиться. Город манил огнями, и она быстро нашла утешение в обаятельном и циничном Эдуарде. Эдик учился на последнем курсе юрфака и жил один в трёхкомнатной квартире, пока его родители работали на Севере.
Юлька быстро перебралась к нему. Чтобы не сидеть на шее и не клянчить деньги у матери, устроилась в рабочую столовую. Поваром, конечно, не взяли. Она катала тележку с пирожками по цехам, чувствуя на себе оценивающие взгляды рабочих.
В квартире Эдика она быстро освоилась: навела блеск в запущенных комнатах, варила наваристые борщи и таскала с работы пирожки. Она вообразила себя полноправной хозяйкой, почти женой. Жильё есть, мужчина — перспективный. Можно и о детях подумать. Она была влюблена в Эдика до головокружения, до потери пульса. Он был для неё воплощением той самой городской, красивой жизни, о которой она мечтала.
Прожила она у него почти год. А потом однажды вечером, холодным и дождливым, Эдик, развалившись на диване, сказал без эмоций:
— Юль, всё, поиграли и хватит. Любовь прошла, ты мне надоела. Съезжай. Родители на днях возвращаются.
У неё внутри что-то оборвалось и застыло. Но она, гордая и уже наученная городской жестокости, не подала вида. Спокойно, без истерик и сцен, собрала свои вещи в тот же чемодан и ушла к подруге. Только когда дверь за ней закрылась, по щекам покатились молчаливые, горькие слёзы.
А через пару недель, уже у подруги, она поняла, что с её телом творится что-то непонятное. Тошнота по утрам, головокружение. Поход к врачу поставил жирную точку на её иллюзиях.
— Беременны. Аборт делать поздно, — сухо констатировала пожилая врач-гинеколог, глядя на неё поверх очков.
Юлька и не думала избавляться. Это был ребёнок от её любимого Эдички! Частичка его. Но тут пришло письмо от матери. Короткое, весточка из другой жизни. Мать между делом сообщала, что Виктор вернулся из армии. Спрашивал о ней.
И в голове у Юльки, отчаянной и испуганной, родился безумный, подлый план. Срочно ехать домой. Выдать себя за невесту, потерявшую голову от радости возвращения жениха. Выскочить замуж за Виктора. Если не получится — так хоть дома, с матерью, рожать.
Виктор встретил её как царицу. Он не задавал лишних вопросов, не требовал отчётов. Его любовь была слепой, всепрощающей и такой нужной ей сейчас. В первый же вечер он, сгорая от стыда и гордости, повёл её смотреть тот самый дом, что строил для неё все эти годы. Дом был прекрасен — крепкий, пахнущий свежим деревом и надеждой.
Она постаралась его обольстить. Можно было и не стараться — он и так лежал у её ног. Она осталась у него на ночь. Через две недели сыграли пышную, шумную свадьбу. Виктор светился от счастья. Он ничего не замечал: ни намёков соседей, ни ядовитых усмешек Надьки, которая смотрела на Юлю с ненавистью. Ни даже намёков собственной матери, которая качала головой, видя, как у невестки неестественно быстро округлился живот.
— Богатырь у нас будет! — гордо парировал Виктор все вопросы. — Вот и живот растёт не по дням, а по часам!
Рожала Юля в городе. Она прихватила с собой все скопленные деньги, чтобы дать взятку врачу и подтвердить, что ребёнок недоношенный. Судьба в очередной раз сжалилась над ней. Мальчик родился некрупным, всего 2700 граммов. Врач, получив конверт, развёл руками: «Семимесячный, всё ясно».
«Есть на свете Бог», — подумала Юля, засыпая под капельницу, и впервые за долгое время почувствовала облегчение.
Максимка рос удивительно спокойным и послушным мальчиком. Виктор души в нём не чаял. Он таскал сына с собой на ферму, сажал на первого купленного трактора, рассказывал о технике. Даже у свекрови постепенно отпали все подозрения — она полюбила внука всей душой, балуя его безмерно.
Виктор работал не покладая рук. Его маленькое фермерское хозяйство росло и крепло. Он возвращался далеко за полночь, смертельно уставший, но счастливый. Дела шли в гору.
Юля вела дом и растила сына. Внешне — это была идеальная семья. Но внутри она была холодна к мужу. Она по-прежнему, как ей казалось, любила Эдика, а к Виктору относилась как к доброму, надёжному, но скучному источнику благополучия. Она искусно притворялась любящей женой, но уйти не могла — понимала, что одной ей ребёнка не поднять. И она тщательно следила за собой, чтобы не родить ещё детей от Виктора. Ей так было спокойнее, так она сохраняла иллюзорную верность своему прошлому.
Но всё тайное рано или поздно становится явным. Жестоко, неожиданно и бесповоротно.
Максиму было восемь. Яркий, солнечный день. Он играл с мальчишками на подворье у друга. Накануне отец друга копал погреб и забыл там вбитый в землю острый лом.
Как именно Максим угодил в эту яму, никто не видел. Крика не услышали. Только внезапная звенящая тишина, а потом истошные вопли других мальчишек.
Юля, выбежав на крик, думала, что сойдёт с ума. Её сын, её Максимка, лежал на дне глубокой ямы, и из его маленькой груди торчал ржавый, страшный лом.
Пока кто-то звал на помощь, пока кто-то звонил в «скорую», мир для Юли сузился до точки — до этого погреба, до бледного лица сына.
Первым на место чудовищной скоростью примчался Виктор. Он не ехал — он летел, сметая всё на пути, и с ним был фельдшер из соседнего села. Они вдвоё спустились в яму. Виктор своими руками, с невероятной осторожностью, извлёк лом и на своих руках, по верёвочной лестнице, вынес ребёнка на свет. Юля бросилась к ним, и в этот миг она увидела, как по её мужу, сильному, несгибаемому Виктору, катятся крупные, мужские слёзы. Он нёс их сына, и он плакал.
В городской больнице ребёнка сразу забрали в операционную. Состояние было критическим. Максим потерял очень много крови. Нужно было срочное переливание. У родителей, конечно же, взяли кровь на анализ.
И тогда гром грянул.
Врач, вышедший в приёмную, был суров. Он смотрел на них поверх бумаг.
— Почему вы скрыли, что ребёнок усыновлён? — его голос был ледяным. — Ваша кровь ему не подходит. У мальчика четвертая отрицательная, очень редкая группа. Если в течение ближайших двенадцати часов мы не найдём донора, он может погибнуть. В нашем банке такой крови нет. Шансов найти донора практически нулевые.
Юля почувствовала, как пол уходит из-под ног. Ей было всё равно уже — бросит он её или нет. Ей было плевать на себя. Весь мир сжался до дверей операционной.
— Я… я его мать, — зарыдала она. — Но отец… отец у него другой.
Виктор стоял, опустив голову. Казалось, он постарел на десять лет за одну минуту.
Они вышли в коридор. Юля, рыдая, прислонилась к холодной стене. Она молилась всем богам, о которых слышала, лишь бы выжил её мальчик.
Внезапно Виктор схватил её за плечи. В его глазах горел не гнев, а отчаяние.
— Ты помнишь отца? Помнишь, где он? Адрес? Фамилию! Говори же, чёрт возьми! Наш сын умирает! Мой сын умирает! И только этот… этот человек может его спасти! Я сам упаду ему в ноги, я буду умолять! Всё что угодно! Говори!
Юля, захлёбываясь слезами, выпалила адрес и имя — Эдуард. Виктор действовал молниеносно. У него был друг, служивший вместе в армии, а теперь работавший в милиции. Через час был известен и рабочий телефон.
Эдуард, уже состоявшийся адвокат, приехал, бледный и напуганный. Весь путь в больницу он только и твердил одно: чтобы его нынешняя жена ничего не узнала о его «прошлых грехах».
Виктор, стиснув зубы, смотрел в окно.
— Нам от тебя ничего не нужно. Кроме твоей крови. Только крови.
Максимку спасли. Чудом. Он не стал инвалидом.
А Юля… Юля впервые по-настоящему взглянула на своего мужа. На мужчину, который, зная правду, не отрёкся. Который не ругался, не требовал объяснений. Который в самую страшную минуту думал только о спасении ребёнка. Чужого для него по крови ребёнка.
Ледяная скорлупа вокруг её сердца треснула и рассыпалась в прах. Она увидела его — сильного, верного, настоящего. И в её душу хлынула такая волна любви, благодарности и стыда, что она снова расплакалась. Но это были уже другие слёзы.
Ночью, когда самое страшное осталось позади, Виктор признался ей. Сидя у её кровати, он тихо сказал:
— Я знал, Юля. Знаю с самого начала. Что Максим не мой. Но я всегда любил его и буду любить. Он — мой сын. — Он помолчал, глядя на её дрожащие губы. — И тебя я никогда бы не отпустил. Никогда. Потому что ты — моя одна и навсегда. Другой не будет и не было.
Через год у них родилась дочка. Олеся. Виктор души в ней не чаял. Юля тоже не могла нарадоваться на свою маленькую принцессу и только ругала себя, что так долго, из-за своего глупого упрямства, лишала мужа и себя этого счастья.
Теперь в их доме, том самом, что он когда-то построил для неё, царили мир и покой. Настоящие. Выстраданные. Прочные, как стены этого дома.
Максим, вопреки страшной травме, окончил медицинский институт и стал прекрасным хирургом, работал в городе, женился. Родители помогли ему с квартирой. Он до сих пор приезжает каждые выходные и зовёт отца на рыбалку.
Дочь Олеся пошла по гуманитарной стезе — окончила университет по специальности «журналистика».
Юля никогда больше не работала. Она стала хранительницей очага, той самой осью, вокруг которой вращалась вся вселенная их семьи. Она по-прежнему красива и стройна, выглядит моложе своих лет. Их дом — полная чаша. Но главное его богатство — не достаток, а та самая, настоящая, прошедшая через жестокие испытания любовь, что once была не замечена, а теперь бережно хранима и лелеема каждый день.