Екатерина Борисовна, несмотря на свои 65 лет, выглядела так, словно время просто обходило её стороной. Казалось, годы не имеют над ней никакой власти — ни единой морщинки, ни намёка на увядание. Её кожа сияла здоровьем, волосы были уложены с безупречной точностью, а в глазах всё так же горела молодёжная энергия и амбициозность.
На вид ей можно было дать лет сорок пять, не больше. И запах, которым она окутывала пространство вокруг себя, тоже был из мира элитного — тонкий, глубокий, шедевр парфюмерного искусства, который, казалось, сам по себе говорил о статусе. А в руках, как неизменный атрибут её образа, всегда сияла новая дизайнерская сумка — подчёркивая, что она не просто женщина, а женщина с классом, вкусом и положением.
Сегодня это был изысканный клатч насыщенного, броского цвета фуксии — яркий, дерзкий, как сама Екатерина Борисовна. Она сидела на кухне своего сына и его жены, уютно откинувшись на стуле, с хрупкой чашкой в руках, наполненной ароматным кофе. Всё в её облике дышало утончённостью, даже то, как она держала чашку — пальцы изящно выгнуты, взгляд чуть отстранённый, будто бы с высоты своей жизни смотрела на бытовую сцену.
— Аленушка, — произнесла она с лёгкой интонацией снисходительности, едва касаясь губами края чашки, — твой кофе… он, конечно, пить можно. Даже, скажу больше — приемлемый. Но вот у того нового бариста в центре, знаешь, в том бутиковом кафе с видом на фонтан… мм, это не просто кофе, это эстетика. Это искусство. Ты должна попробовать. Поверь, стоит потраченных денег.
Алена в этот момент стояла у раковины, медленно перебирая тарелки, промывая их с той усталой сноровкой, которая появляется после бесконечного круга домашних обязанностей. Её взгляд был устремлён в окно, за которым тянулся серый, пасмурный двор, как отражение её настроения. Снаружи капала вода с крыши, деревья были голыми, а небо — плотно затянутым облаками.
— Спасибо, Екатерина Борисовна, — ответила она спокойно, хотя внутри у неё всё сжималось, — но кофе за пятьсот рублей — это не мой уровень роскоши. У меня джинсы уже третий год, и они не новые, а мои кроссовки давно забыли, какого они цвета на самом деле. Нет, мне не до таких изысков.
В этот момент в кухню ворвался её муж — Дамир. Он только что вышел из ванной, волосы ещё немного влажные, кожа свежая, а на теле — лёгкий аромат дорогого одеколона, который он купил буквально вчера, на сдачу после очередного перевода денег своему отцу. Его появление всегда было ярким, будто он входил на сцену.
— Мама, привет! — он расцеловал свекровь в щеку, расписываясь в своей любви и внимании. — Алена, родная! — его поцелуй в макушку был быстрым, почти формальным, но делался с улыбкой. — Как день прошёл?
— Как всегда, — вздохнула она, вытирая руки о полотенце. — Собрала Алину в сад, потом работала удалённо, потом по магазинам… А ты?
— Отлично! — он расцвел, как будто только что получил приз. — Сегодня зарплату получил, — он достал из кармана новый, блестящий гаджет, словно это был символ его успеха. — Уже всё перевёл папе, как и договаривались. Хорошо, что у него там проценты копятся. Скоро ещё одна поездка на море!
— О, море! — воскликнула Екатерина Борисовна, оживляясь. — В прошлый раз в Турции было просто чудесно! Дамирчик, ты не забыл, что мне нужно новое парео? То, что я носила в прошлом году, уже вышло из моды. Совсем не в тренде.
— Конечно, мама, не волнуйся, я же обещал, — махнул он рукой, как будто речь шла о паре носков. — Я папе скажу, пусть выделит с моей зарплаты. Всё уладим.
Алена почувствовала, как внутри что-то сжалось. Снова. Его зарплата, в четыре раза превышающая её доход, снова уходит в бездонный колодец, где живут мамин ботокс, папины инвестиции и мечты о море, которые никогда не сбываются для неё и дочери.
Два года назад, за семейным ужином, свекор похвастался, что на его карте ежедневно начисляются проценты от вложенных средств.
— Можно хорошие бабки поднять, — сказал он, отпивая из бокала пиво с деловым видом.
— Сынок, у вас ведь ребёнок, — начала Екатерина Борисовна, сидя на краешке стула. — Деньги пригодятся. Переводи папе зарплату, а потом он будет давать тебе больше.
— Почему бы и нет? — согласился Дамир, даже не потрудившись обсудить это с женой.
Так хитроумно деньги мужа начали утекать на банковскую карту Тимофея Гавриловича.
Алена видела мужа редко — лишь раз в год, когда они летели на море. Но даже тогда она чувствовала, что зарплата у него намного больше, чем возвращается в их семью.
— Дорогой… — наконец решилась она, когда свекровь ушла в гостиную звонить своему косметологу. — Мы можем поговорить? О деньгах… об этом… о распределении. Алине скоро в школу, нужна форма, учебники… А у нас… у нас всё на грани.
— Ален, ну что ты опять? — он нахмурился, открывая бутылку дорогого крафтового пива. — Мы же договорились! Папа лучше разбирается в финансах, он вкладывает мои деньги под проценты. Это инвестиции в наш отдых! А остальное… мы справляемся. Ты же молодец!
— Справляемся? — голос Алёны дрожал. — Дамир, я покупаю продукты по акциям, шью Алине платья сама, потому что новые — не по карману. Я не была у парикмахера полгода! А твоя мама хвасталась новым ботоксом и курсом массажей! И это на наши отпускные деньги?
— Это её деньги! — огрызнулся он. — Папа ей выделяет с моих. Она же мать! И она молодец, что следит за собой. Ты что, ревнуешь?
— Ревную?! — Алена чуть не задохнулась от возмущения. — Я не ревную, я возмущена! Это несправедливо! Твои родители живут на широкую ногу за счёт нашего будущего отдыха! А мы — впроголодь десять месяцев в году!
— Не драматизируй, — он отхлебнул пива. — Всё у нас нормально. Вот поедем в Сочи на Новый год — забудешь всё. Папа сказал, в этом году будет особый процент.
Алена отвернулась, чтобы он не увидел слёз бессилия и гнева. «Особый процент», который снова растворится в брендовых тряпках Екатерины Борисовны.
Неделю спустя Алена заехала к свекрам, чтобы оставить у них Алину на выходные — просьба, с которой они регулярно обращались, особенно когда в доме планировалась какая-то «важная» покупка или семейное мероприятие.
Тимофей Гаврилович открыл дверь сам, и его лицо слегка напряглось, когда он увидел невестку вместо сына.
— Алена, заходи! — попытался он быть приветливым, но в голосе проскальзывала неловкость.
Из гостиной доносились возбуждённые голоса Екатерины Борисовны и её дочери — золовки Кати.
— Нет, спасибо, Тимофей Гаврилович, я спешу, — начала Алена, но вдруг услышала голос свекрови:
— Мама, ты представляешь, я эту сумочку видела у Лены! Она такая сочная! Цвет — просто вау!
— Дорогая, а я тебе про шубу говорила? — раздался бархатный, уверенный голос Екатерины Борисовны. — Мех — норка, но самая лучшая, не то что у Марьи Ивановны. Борис, сколько там у моего сына на карте накопилось? — громко крикнула она из комнаты.
— Денег сейчас нет, — тихо ответил Тимофей Гаврилович, направляясь к жене. — Вот Дамир следующую зарплату переведёт, тогда…
— Дамир? — в голосе Екатерины Борисовны зазвенело пренебрежение. — Ну да, его деньги всегда вовремя. Скажи ему, что нам срочно нужно. Эта шуба — последняя, её могут купить! И для Кати сумка — она же в институте должна выглядеть прилично!
Алена стояла у двери, как будто её пригвоздили к полу. В этот момент она поняла — это не просто несправедливость. Это система. И в ней у неё нет места.
Тимофей Гаврилович, не скрывая смущения, пробормотал, потирая ладони друг о друга:
— Хорошо, хорошо… — выдавил он из себя, будто каждое слово давалось с трудом. — Как только придут деньги от Дамира…
Алена стояла у двери, как будто её приковали к полу. Всё тело окаменело, руки сами собой сжались в кулаки. Внутри всё кипело, будто вулкан, который вот-вот вырвется наружу. В ушах эхом стучали слова, которые она уже не раз слышала, но сегодня, впервые, они обрели новое, страшное значение.
Зарплата её мужа — деньги, которые должны были быть залогом их стабильности, будущего их дочери, ремонта в квартире, новых шин на машину и нормального ужина — уже была распределена, ещё до того, как она вообще поступила. На шубу, на сумку, на очередные «срочные» капризы свекрови и золовки. А она? Она всё это время считала копейки на детский сад, коммунальные платежи и лекарства, когда Алина простужалась.
— Алена? Ты всё ещё здесь? — Тимофей Гаврилович выглянул в прихожую, как будто не понимал, почему она ещё не ушла.
Но Алена уже не слышала. Она не помнила, как вышла на улицу, как захлопнулась дверь, как ступени лестницы сменились асфальтом. В голове грохотало, будто буря: «Нам срочно нужно… Как только придут деньги от Дамира…»
И только теперь, впервые за все эти годы, до неё дошло — никаких процентов, никаких инвестиций, никакого будущего. Это не помощь, не планирование бюджета, не забота о семье. Это грабёж. Холодный, циничный, спланированный на годы вперёд. Её муж, её свёкр и свекровь, его сестра — они тратили их общее будущее, как будто оно им принадлежит.
Свекры и золовка жили за их счёт, как за собственный, получая всё, что хотели, раз в год «одаривая» их поездкой в Турцию, словно это было милостивое прощение за их долги.
Весь день Алена металась по квартире, не находя себе места. Каждый шаг был тяжёл, каждая мысль — пронзающей, как игла. Она думала обо всех этих годах, о том, как экономила, как штопала вещи, как отказывала себе и дочери, чтобы «всё было в порядке». А они? Они покупали шубы, сумки, массажи и ботокс, смеялись, хвастались, жили, как в сказке.
Когда Дамир вернулся домой, она встретила его в прихожей — без улыбки, без приветствия, с пустотой в глазах и огнём внутри.
— Привет, родная! — он, как всегда, был в отличном настроении, раздеваясь. — Что-то ты какая-то… бледная…
— Дамир, — её голос был металлическим, холодным, как сталь. — Твои родители ждут твою следующую зарплату. Срочно.
— Ну да, — он удивлённо поднял брови. — Папа звонил. У мамы какие-то планы. Ну, знаешь, женщины…
— Планы на шубу. Норковую. И на новую сумку для Кати. Очень «сочную» и «в тренде», — выпалила Алена, глядя ему прямо в глаза, будто пыталась разглядеть там остатки совести.
Дамир смутился. Он отвёл взгляд, поёжился, будто от холода, и еле слышно пробормотал:
— Ален… ну… они же семья. Маме шуба нужна, зима будет холодная. А Катя… она же девочка, хочет красиво выглядеть. Папа сказал, это важно.
— Важнее, чем зимние сапоги для Алины? — голос Алёны дрожал, но в нём звенела сталь. — Важнее, чем новый холодильник, который уже третий год скрипит? Важнее, чем моя зарплата, которой едва хватает на лапшу и картошку? Твоя зарплата в четыре раза больше моей, Дамир! В четыре раза! И она вся уходит на то, чтобы твоя мама молодилась, а сестра щеголяла! А мы? Мы ждём какой-то сказочный процент и раз в год летаем на них в Турцию?
— Это не подачки! — вспылил он, чувствуя, как его уверенность рушится. — Моя семья помогает нам копить!
— Копят на шубы для себя! — закричала Алена, и её голос эхом отдался по квартире. — Это не инвестиции, Дамир! Это обман! Ты обманываешь меня! Ты кормишь свою семью за мой счёт! За счёт нашей дочери!
— Ты ничего не понимаешь в финансах! — рявкнул он, пытаясь уйти от ответа. — Папа знает лучше! И хватит истерик! Они мои родители, я им обязан! Если им что-то нужно — я помогу! Это нормально!
— Нормально? — Алена засмеялась, и её смех прозвучал жутко — горько, зло, почти безумно. — Нормально, что твоя мать в 65 лет тратит наши деньги на ботокс и бренды? Нормально, что твоя сестра-студентка щеголяет с сумками дороже моей месячной зарплаты? Нормально, что я должна отказывать себе и своему ребёнку, чтобы оплачивать их гламурную жизнь?
— Они не тратят всё! — стал слабо защищаться Дамир. — Проценты же… Отпуск…
— Какой отпуск, Дамир?! Тот, который они нам милостиво разрешают раз в год? Возьми калькулятор и посчитай, сколько мы тратим на него, и сколько ты переводишь своему отцу, думая о сказочных процентах! — её голос сорвался. — Я устала, Дамир… Я больше не могу.
— Чего ты хочешь? — проворчал он, чувствуя, как ситуация выходит из-под контроля.
— Я думаю… — её голос дрогнул, и она сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в ледяную воду. — Я думаю о разводе, Дамир.
Его глаза расширились от шока. Впервые за долгое время он посмотрел на жену не с раздражением, а с настоящим, животным страхом. Как будто впервые понял, что может её потерять.
— Из-за какой-то ерунды?
— Да? Я получаю пятьдесят тысяч, ты в четыре раза больше — двести! В месяц! Мы раз в год тратим с твоих денег на Турцию — четыреста тысяч! Это два месяца твоей работы! Куда уходит остальная сумма, не задумывался?
Дамир нахмурил брови, поджал губы. Нет, он никогда об этом не задумывался. Он просто переводил, доверял, считал, что всё идёт на «общее благо». А теперь, впервые, всё это обрело форму, вес, цену.
— Ну я же не двести перевожу, а сто семьдесят. На бензин оставляю, на сигареты…
— Хорошо! Сто семьдесят умножь на десять! Миллион семьсот! На что он уходит? — скрестила руки на груди Алена. — Я так больше не могу. Ты должен что-то сделать, или будет развод!
Дамир тяжело вздохнул, поняв, что придётся разговаривать с отцом и как-то объяснять своё решение. Но он не просто не решился — он понял: его жена права.
Когда пришла зарплата, Дамир не выслал родителям ни рубля.
— Сынок, зарплата пришла? Мы ждём, — раздался в трубке напряжённый голос матери.
— Мама, я решил больше не переводить вам зарплату…
В трубке повисла гробовая тишина. Потом — громкий, почти театральный кашель.
— Как это? Почему? Там же проценты… Вам выгодно…
— Я передумал, — коротко ответил он, стараясь не вступать в дискуссию. — Не нужны нам проценты.
Екатерина Борисовна не собиралась сдаваться. Шуба была уже выбрана, примерена, и даже подогнана по фигуре. А тут вдруг — такой поворот.
— Мы же хотели вам помочь… сынок, это просто плевок в лицо… недоверие…
— Мама, я сам решил открыть накопительный счёт, — соврал он на ходу, но и это не спасло.
— Нет, ты не можешь так… у нас планы… мы иногда брали у тебя…
— Ну теперь лично будешь просить.
— Я не хочу просить — это унизительно! — завизжала Екатерина Борисовна и бросила трубку.
Но через полчаса перезвонила — со слезами, которые в конце концов переросли в истерику.
— Ты нам обязан! — кричала она. — У меня планы… ты не можешь…
— На мои деньги, мама? — с усмешкой спросил Дамир, осознавая, что жена была права.
— Ты наш сын, значит, эти деньги и наши тоже! — не унималась женщина. — Слышишь?
— Разбаловал я вас… да уж… — проворчал он и положил трубку.
Потом позвонил отец, потом — сестра. Все требовали, упрашивали, уговаривали. Он выслушал их, но не ответил ни слова. Просто сбросил.
Ещё около полугода родственники одолевали его звонками, но потом смирились. Отстали. Правда, и отношения с семьёй, после этого, практически разорвались.
Однако для Дамира и Алёны началась новая жизнь — жизнь, где деньги стали их собственными, где каждая покупка имела смысл, а будущее дочери стало главным приоритетом.
И, впервые за много лет, они почувствовали — они действительно семья.