«Ты что, совсем страх потеряла?!»
— Ты что, совсем страх потеряла?! — закричал Олег, швыряя пульт об пол так, что пластик разлетелся на осколки. Гнев в его голосе был не просто злостью — это была угроза, обещание чего-то худшего.
Алена отшатнулась, но осталась стоять. Спина уперлась в край стола. Она знала этот тон. Он был ей знаком до боли. Это был сигнал начала очередного цикла: крики, угрозы, удары по стенам, потом — бутылки, грязная посуда, дым сигарет и запах мужского пота. И чужие люди в доме, которые смеются, как будто всё нормально.
— Я тебе сказал: не лезь, когда я с пацанами! — продолжал он, грохая кулаками по столу. Кружка с кофе перевернулась, тёмная лужа растеклась по скатерти. — Хватит строить из себя царицу! Хочешь внимания? Заслужи!
Его слова были привычными, как старый фильм, который она пересматривала слишком много раз. Но сегодня что-то внутри неё сломалось. Не выдержало.
— А ты? — спросила Алена, почти шёпотом, но каждый слог был точным, как нож. — Ты что заслужил? Дом, в котором тебя не уважают? Жену, которая устала от тебя и твоих друзей? Или сына, который тебя стесняется?
Он замер. Мгновение казалось, что сейчас ударит. Но ударов не было. Только взгляд — полный непонимания, злости и, может быть, даже страха перед тем, что она больше не боится.
— Ты охренела?! — проорал он, делая шаг вперёд.
Она не дрогнула.
— Попробуй тронь.
Однажды в тишине
После скандала Алена вышла на балкон. Дождь лил плотной стеной, ударяясь о железные перила. Воздух был насыщен влагой и холодом. На маленьком столике остыла чашка с недопитым чаем. Тепло давно ушло. Как и покой.
В комнате за спиной снова кричали. Опять. Как будто всё повторялось по одному и тому же графику. Она уже не удивлялась. Это стало привычкой, болезненной и тяжёлой, как зависимость.
Алена устала бояться. Устала чувствовать, как каждое слово, каждый шаг в доме становится угрозой. Устала видеть, как её сын вздрагивает от громкого мужского голоса. Устала от того, что для них нормальным стало то, что другим показалось бы адом.
Когда-то Олег был другим. Или ей тогда казалось, что он другой? Он был красив, остроумен, ухаживал, как герой фильма. Она верила в любовь, в счастье, в семью. Но потом, как будто кто-то выключил свет. Первый удар — по деревянному столу. Второй — по стене рядом с ней. Третий — уже по ней самой.
И с тех пор мир стал другим. Стал жестче. Темнее.
Детские глаза
— Мама, а почему папа злой? — тихо спросил Миша, сидя у неё на коленях. Его голос был таким маленьким, таким доверчивым, что Алена почувствовала, как внутри что-то рвётся.
Что ответить ребёнку, который ещё не знает, что такое настоящая боль? Что папа устал? Что злость — это слабость? Или что иногда и хорошие люди становятся чужими?
— Он просто… не умеет быть добрым, зайка, — прошептала она, целуя сына в лоб. — Но ты не такой. Ты добрый. И всегда будешь.
Миша кивнул. Взял её за руку. И тогда она поняла — ради него она не будет больше молчать. Ради него она должна найти силы выйти из этого кошмара.
Решение под кожей
Утром Олег ушёл. Без скандала. Без слов. Просто хлопнул дверью. Как будто ничего не произошло. Как будто он мог всё оставить позади. Но Алена знала — это только начало.
Она собрала документы. Все справки, записи врачей, фотографии синяков, детские рисунки, где дома были без окон, а лица — с пустыми глазами. Она не знала, как правильно уходить. Но знала, как нельзя — не с пустыми руками. Не без защиты. И не молча.
Под подушку она оставила записку:
«Ты думаешь, я шутки шучу? Я больше не твоя мишень. И не твоя мебель.»
Обратно не звони
Олег звонил. Много. Потом угрожал. Потом плакал. Иногда в трубке слышались всхлипы, иногда — угрозы, иногда — мольбы.
— Ты всё разрушила, поняла?! — орал он однажды.
— Нет, Олег. Ты разрушил. Я просто вышла из-под завалов.
Она подала на развод. Забрала ребёнка. Переехала в съёмную квартиру, где окна были чистыми, а стены не знали крика. Миша смеялся там. А Алена впервые за годы почувствовала — лёгкость. Такую, о которой давно забыла.
Там, где нет страха
Через год она встретила мужчину. Спокойного. Вежливого. Не принца, но человека. Он говорил тихо, без пафоса, без игры в силу. Он держал её за руку не крепко, но уверенно.
Миша сначала смотрел на него с опаской.
— Он не будет кричать? — спросил он однажды.
— Нет, малыш. Мы теперь с тобой там, где никто не кричит.
Закрытая дверь
В последний раз она увидела Олега на заседании суда. Он пришёл небритый, в помятой рубашке, с глазами, полными злобы. Пытался изобразить жертву: качал головой, громко вздыхал, жаловался судье на «мнимые обвинения».
Алена не слушала. Её пальцы сжимали фотографии, заключения врачей, детские рисунки — свидетельства жизни, которую они оставляют позади.
Судья взглянул на неё, потом на Олега. Тот начал говорить, но голос сорвался. Он не мог больше играть роль мужчины, которого никогда не был.
— Господин М…, — спокойно произнёс судья, — вы не заметили, что ваш ребёнок боится вас?
Приговор был ясен: ребёнок остаётся с матерью. Жалоба отклонена.
Дверь зала захлопнулась за его спиной. Навсегда.
Квартира с белыми стенами
Первое время в новой квартире было странно. Слишком тихо. Такой тишины Алена не знала годами.
Она ловила себя на том, что слушает… ничего. Просто покой. Слышно было, как тикают часы, как Миша смеётся в ванной. Никто не хлопал дверьми. Не швырял пульты. Не топал, как хозяин клетки.
Каждый день она вспоминала: где была — и где теперь.
Теперь — она есть. И Миша — тоже.
Её сын стал оживать. Играть. Рисовать. Однажды он нарисовал: «Я, мама и кот». Кота у них не было.
— Это просто для полноты картины, — сказал Миша и улыбнулся.
Кто ты теперь, Алена?
— А ты теперь кто? — спросила подруга, с которой они давно не общались.
Алена задумалась.
— Я женщина, которая выбралась, — сказала она. — И больше не сдастся.
Когда он позвонил снова
Полтора года спустя.
Звонок. Номер был незнакомый. Она нажала «принять».
— Привет, это я… — голос был знаком.
Олег.
— Я… сожалею. Всё не так должно было быть. Ты хорошая. Я был дурак.
Она молчала.
— Может, увидимся? Ради Миши?
— Миша не твой трофей. И я — не твоя бывшая. Я — женщина, которую ты терял каждый день. И теперь потерял окончательно.
Сбросила звонок.
Он пришёл к школе
Он подкараулил у школы.
— Миш! — позвал он.
Мальчик обернулся. Узнал. И… не побежал.
Алена шла к нему быстро. Олег посмотрел на неё с надеждой.
— Я просто поговорить…
— Через суд. Через адвоката. Через расстояние.
Миша подошёл и взял её за руку.
— Мы домой, — сказал он.
Прежнего не будет
Иногда ей снился старый дом. Где крики были нормой, а страх — воздухом. Где каждый вечер начинался с вопроса: «Что случится сегодня?».
Она просыпалась в поту. Рядом — Миша.
И тогда она шептала:
— Прежнего не будет. И слава Богу.
Письмо самой себе
«Алена. Ты жива. Ты не сломалась. Ты вывела сына из тьмы. Ты выжила, когда все говорили: «терпи». А ты — не стала терпеть. Ты стала жить.
Ты никому ничего не должна. Только себе. И своему сыну. Ты дома. Там, где тебя любят.
С любовью — ты.»
Там, где свет
В их новой квартире — занавески с динозаврами. Цветы в горшках. Магнитики на холодильнике.
Их было двое. Потом — трое. А главное — они были свободны.
— Мам, а у нас теперь можно смеяться громко?
— Можно, малыш. И нужно. Потому что мы — дома.