Двадцать три года назад я забрала Машу из роддома — крошечную, красную, сморщенную как изюминку. Весила она меньше трех килограммов, кулачки сжаты, личико недовольное. Биологическая мать отказалась прямо в палате — восемнадцать лет было девчонке, учиться хотела, карьеру строить.
Я тогда уже пять лет замужем была, а дети у нас все не получались. Врачи разводили руками — вроде здоровая. Муж мой, Николай, работал на пилораме, я — на почте в соседнем селе. Зарплаты маленькие, но на жизнь хватало. Дом свой, огород, куры во дворе.
— Возьмем? — спросил он, когда я рассказала про девочку в роддоме.
— А ты как думаешь?
— Думаю, что это судьба.
Оформление заняло месяц. Бумаги, справки, комиссии. В детдом Машу не отправили — я каждый день ездила к ней, кормила из бутылочки, пеленала. Нянечки уже шутили:
— Ну что, Валя, забираешь своего ребенка домой?
Своего. Это слово грело душу.
***
Машу я никогда не обманывала. Года в четыре она спросила, почему у нее глаза карие, а у нас с папой голубые.
— Потому что ты особенная, — сказала я. — У тебя была другая мама, которая не смогла тебя воспитать. А мы тебя очень хотели.
— А где та мама?
— Не знаю, дочка. Но она хорошая, раз такую красивую девочку родила.
Маша кивнула и побежала играть. Дети просто принимают правду, без лишних вопросов.
В школе, конечно, были разговоры. Дети жестокие, взрослые тоже не лучше. Помню, учительница Лидия Петровна при всем классе сказала:
— Маша, попроси маму прийти в школу. Настоящую маму, не опекуншу.
Машка пришла домой вся красная, глаза на мокром месте.
— Мам, а что значит «настоящая мама»?
Я села рядом, обняла ее крепко:
— Настоящая мама — это та, которая ночами не спит, когда ты болеешь. Которая каши варит, косички плетет, сказки читает. А родить может любая. Ты мой ребенок, Машенька, и никого роднее тебя у меня нет.
На следующий день я пошла к Лидии Петровне. Разговор был коротким, но она меня поняла, и таких ситуаций больше не происходило.
***
Маша росла самостоятельной, умной девочкой. В школе училась хорошо, помогала по хозяйству, с подружками дружила. Иногда спрашивала про биологическую мать, но без настойчивости — больше из любопытства.
— Может, она актриса? — мечтала она в подростковом возрасте. — Или врач? Или учительница в городе?
— Может быть, — соглашалась я. — Главное, что она дала тебе жизнь.
В шестнадцать Маша влюбилась в мальчика из соседней деревни — Димку Пронина. Красивый, высокий, на мотоцикле ездил. Я переживала, как все матери, но молчала. Первая любовь — дело святое.
Димка через год в армию ушел, Маша плакала неделю. Потом успокоилась, других мальчиков замечать стала. В восемнадцать замуж вышла за Сережу Волкова — механика из райцентра. Свадьбу играли в нашем доме, гостей человек сорок собралось.
— Мам, — сказала она мне утром перед загсом, — если бы у меня была та, первая мама, я бы все равно хотела, чтобы свадьбу ты организовывала. Только ты знаешь, как лучше сделать.
Прошло время. У Маши родились двое детей — сначала Аленка, потом Ванечка. Я стала бабушкой, самой счастливой бабушкой в мире. Внуки называли меня «баба Валя», приезжали каждые выходные, летом жили у нас месяцами.
Маша была прекрасной матерью — терпеливой, ласковой, заботливой. Смотря на нее с детьми, я понимала, что воспитала ее правильно. Материнский инстинкт — это не в крови дело, это в душе.
Николай мой умер пять лет назад — сердце не выдержало. Маша тогда вообще ко мне переехать хотела, чтобы одну не оставлять.
— Мам, ты же меня вырастила, теперь я о тебе заботиться буду.
— Живи со своей семьей, — отговорила я. — А я пока еще сама справляюсь.
Справлялась. Огород, куры, небольшая пенсия. Маша продукты привозила, внуки развлекали. Жизнь шла своим чередом.
***
А потом, в прошлом году, все изменилось. Маше позвонила какая-то женщина, представилась социальным работником.
— Вас разыскивает биологическая мать. Хочет встретиться.
Маша пришла ко мне вечером бледная, растерянная.
— Мам, она нашлась. Та женщина.
— И что ты ей ответила?
— Пока ничего. Сказала, что подумаю.
Мы сидели на кухне, пили чай с вареньем из смородины. За окном дождь стучал по крыше, куры в курятнике устраивались на ночлег. Обычный осенний вечер, а у меня все внутри переворачивалось.
— Хочешь встретиться? — спросила я.
— Не знаю. С одной стороны, интересно. А с другой… зачем? Прошло же столько лет.
— Дочка, это твое право — знать, откуда ты. Я не против.
— А если она захочет… не знаю… отношения строить? Внуков видеть?
Я взяла ее руку в свои — уже не детские, с мозолями от домашней работы, с обручальным кольцом.
— Маша, ты взрослая женщина, сама решай. Что бы ни произошло, ты моя дочь. Это никто не изменит.
***
Неделю Маша мучилась, а потом все-таки согласилась на встречу. Женщина, которая оказалась ее биологической матерью, жила в Москве, работала в какой-то фирме. Звали ее Инна Владимировна.
Встретиться договорились в кафе в областном центре — нейтральная территория. Маша нервничала как перед экзаменом.
— Мам, а вдруг она думает, что я приеду к ней жить? Или что я ее ненавижу за то, что бросила?
— Ничего она не думает, — успокаивала я. — Просто хочет посмотреть, какой ты стала. Материнское любопытство, наверное.
Хотя сама я переживала не меньше Маши. А что если эта Инна Владимировна попытается перетянуть дочь к себе? Что если начнет рассказывать, как страдала все эти годы, как искала? Дочь у меня добрая, могла бы и поверить.
За день до встречи Маша перемерила половину гардероба.
— Как думаешь, в чем идти? В платье или в джинсах?
— В чем удобно, в том и иди. Ты же не на показ идешь, а просто поговорить.
— А вдруг я ей не понравлюсь?
— Машенька, — сказала я строго. — Ты красивая, умная, добрая женщина. У тебя семья, дети, работа. Ты состоялась как человек. Если кому-то это не нравится — его проблемы.
***
В назначенный день я проводила Машу до автобуса. Она была в синем платье, которое я ей подарила на день рождения, волосы аккуратно уложены, только руки дрожали.
— Увидимся вечером, — сказала она, садясь в автобус.
— Давай, дочка. И помни — что бы ни случилось, я тебя жду дома.
День тянулся бесконечно. Я перемыла всю посуду, перегладила белье, испекла пирог с капустой — руки нужно было чем-то занять. К вечеру совсем извелась.
Маша вернулась в восьмом часу. Зашла, села за стол, смотрит в одну точку.
— Ну как? — не выдержала я.
— Мам, налей чаю. Сейчас расскажу.
***
— Пришла я в кафе, — начала Маша, медленно размешивая сахар в стакане. — Смотрю — сидит женщина лет сорока пяти, вся при параде. Костюм дорогой, прическа, маникюр. Красивая, надо сказать.
— Ну и?
— Подошла, поздоровалась. Она встала, обниматься полезла. Я оттолкнула её немного — рано еще для объятий, думаю. Сели, заказали кофе.
— О чем говорили?
— Сначала о ерунде. Она про Москву рассказывала, про работу. У нее там бизнес какой-то, мебель продает. Живет одна, детей больше нет. А потом…
Маша замолчала, покрутила ложечку в стакане.
— А потом что?
— А потом она стала объяснять, почему меня бросила. Говорит, молодая была, глупая. Хотела в институт поступить, карьеру делать. Родители давили, говорили — не позорь семью. Вот и решила оставить меня.
— И дальше?
— Дальше она начала рассказывать, как всю жизнь обо мне думала. Как искала информацию, к частным детективам обращалась. Как мучилась, что бросила дочь.
— А ты что?
— А я слушала и думала: вот сидит передо мной женщина, которая меня родила. Но она мне… никто. Чужая совсем. Красивая, ухоженная, и чужая.
***
— И что ты ей сказала? — спросила я, хотя сердце уже екнуло от предчувствия.
Маша подняла глаза, посмотрела на меня:
— Сказала правду. Говорю: «Инна Владимировна, я понимаю, что вам тяжело было принять такое решение. Понимаю, что вы молодая были. Но знаете что? Я вам благодарна».
— Благодарна?
— Да. Говорю ей: «Благодарна за то, что вы меня не убили в утробе, а родили. За то, что не выбросили в мусор, а отдали в хорошие руки. За то, что у меня была возможность вырасти в любящей семье».
У меня горло перехватило, но Маша продолжала:
— А потом говорю: «Но мама у меня есть. Одна-единственная. Которая ночами не спала, когда я болела. Которая косы заплетала, в школу собирала, замуж выдавала. Которая бабушкой моим детям стала. Вы для меня — женщина, которая дала мне жизнь. А мама — это та, что эту жизнь наполнила любовью».
Я заплакала. Не удержалась, хоть и хотела быть сильной и не показывать эмоций.
— Мамочка, — Маша встала, обняла меня. — Не плачь. Я еще не все рассказала.
***
— Та женщина, Инна Владимировна, сначала не поняла, — продолжала Маша, гладя меня по голове. — Говорит: «Но я же твоя родная мать. Кровь от крови». А я ей отвечаю: «Кровь — это просто жидкость в организме. А родство — это когда человек готов всю жизнь отдать за твоё счастье».
— И что она?
— Сначала обиделась. Стала говорить, что я неблагодарная, что любая дочь радовалась бы встрече с матерью. Тут я не выдержала.
— Что сказала?
— Сказала: «Знаете, что меня больше всего поражает? Вы двадцать три года не интересовались, жива ли я, здорова ли, счастлива ли. А теперь пришли и требуете любви. Любовь не покупается красивой одеждой и не завоевывается слезами о прошлом. Любовь зарабатывается годами заботы».
Я слушала и гордилась дочерью. Какой же она мудрой выросла!
— Она что-то еще говорила?
— Пыталась объяснить, что искала меня, что хотела забрать к себе, но не решалась. Что теперь готова все наверстать, помочь деньгами, внуков баловать. А я ей говорю: «Поздно. У меня есть мама, которая меня никогда не бросала. И бабушка у моих детей тоже есть — лучшая на свете».
— Как вы расстались? — спросила я, когда слезы немного утихли.
— По-человечески. Я ей сказала: «Инна Владимировна, я не злюсь на вас. Каждый делает выбор, с которым потом живет. Вы выбрали карьеру — это ваше право. Но теперь не надо перекладывать ответственность на обстоятельства».
— А она?
— А она заплакала. Говорит: «Может, хотя бы иногда созваниваться будем? Фотографии внуков пришлешь?» Я подумала и согласилась. Один раз в месяц, не чаще. И никаких претензий на особое место в моей жизни.
— И правильно сделала.
— А в самом конце, когда уже прощались, она спросила: «А как зовут твою маму? Ту, которая тебя воспитала?» Я говорю: «Валентина Ивановна Соколова». Она записала в блокнотик и говорит: «Спасибо ей. Скажи спасибо за то, что вырастила такую хорошую дочь».
***
С тех пор прошел год. Инна Владимировна звонит Маше раз в месяц, как договаривались. Спрашивает про здоровье, про детей, иногда деньги предлагает — мы отказываемся. У нас все есть, что нужно для счастья.
Аленка с Ванечкой знают про «тетю Инну», но особого интереса не проявляют. Для них бабушка — это я, а не какая-то незнакомая женщина из Москвы.
Маша после той встречи стала еще нежнее со мной. Чаще обнимает, чаще говорит «мама» — раньше больше по имени звала.
— Знаешь, — сказала она мне на прошлой неделе, — я рада, что встретилась с ней. Теперь я точно знаю, что ничего не потеряла. У меня была и есть самая лучшая мама на свете.
***
Иногда люди спрашивают меня: «Валя, а не жалко было тратить жизнь на чужого ребенка?» Я только удивляюсь таким вопросам. Чужого? Да как она может быть чужой, если я ее пеленки стирала, кашами кормила, слезы утирала?
Материнство — это не про биологию. Это про готовность всю себя отдать маленькому человеку, который тебе доверился. Про бессонные ночи у детской кроватки. Про радость от первого слова, первого шага. Про страхи и переживания, когда болеет. Про гордость за его успехи и боль от его неудач.
Я не родила Машу, но я ее выносила — в своем сердце, всю жизнь. Она моя дочь, моя кровиночка, мой смысл жизни. И никакая биологическая мать этого не изменит.
***
Недавно Аленка, моя внучка, спросила:
— Баб Валь, а правда, что мама не твоя родная дочка?
— Правда, — отвечаю.
— А почему тогда она тебя мамой зовет?
— Потому что, Аленушка, семья — это не только те, с кем ты связана кровью. Семья — это те, кто выбирает быть рядом, кто заботится друг о друге, кто любит не за что-то, а просто так.
— А мы с Ванькой тоже твоя семья?
— Конечно. Самая дорогая семья на свете.
Она обняла меня своими худенькими ручками, и я подумала: вот оно, счастье. Не в деньгах, не в карьере, не в признании. А в том, что есть люди, для которых ты — самый главный человек в мире.
И пусть Инна Владимировна живет своей жизнью в Москве. У нее свой путь, свои радости и печали. А у нас — свой. Наш дом, наша семья, наша любовь.
Мама — это не та, кто родила. Мама — это та, кто не ушла.
***
Прошлой весной мы отмечали Машин день рождения. Как всегда, собралась вся семья — Сережа, дети, соседи. Накрыли стол в саду, развесили гирлянды.
Вечером, когда гости разошлись, мы с Машей сидели на крыльце, смотрели на звезды.
— Мам, — сказала она тихо, — а ты никогда не жалела, что взяла меня?
— Ни одной секунды, — ответила я честно. — Ты лучшее, что случилось в моей жизни.
— И я не жалею, что осталась с тобой, а не пошла к той женщине.
— Дочка, да ты и не могла пойти к ней. Ты же домой шла, а дом — это там, где тебя любят.
Она положила голову мне на плечо, как в детстве.
— Я тебя очень люблю, мама.
— И я тебя, доченька. И всегда буду любить.